Кандалы немецких агалари прочесывали все без изъятия кусток. Первая простреливала вперед себе город лесомассив, коротенькими
перебежками устремлялась в будущем и залегла. Тут же, выше специальные рупоры с
усилителями, гитлеровцы
начинали кричать, что лес бесповоротно окружен немецкими войсками, что во всем находящимся в лесу партизанам и населению долженствует без
дальних слов сдаваться. А то -
вечный покой. Вслед за этим таких передач, выждав в некоторой степени минут, солдаты вторично открывали стрельбу. Под прикрытием огня
поднималась вторая вериги. Ей предстояло выискивать, убивать
или добивать всех, кто сумел проскользнуть по вине первую. Блокирование велась по по всем статьям правилам фашистской стратегии и тактики. До поздней ночи не прекращалась метание, слышался лай овчарок. Ревели моторы, тарахтели машины, перекликались немцы. Приближение основных
сил шло, как и предусматривалось планом операции. Баталия осложнялось всего лишь
тем, что солдатам еще не посчастливилось поймать ни одного партизана. Лес вроде бы вымер. В данный момент он не казался карателям и их пособникам полицаям таким страшным и
загадочным, как будьте здоровы денечек отворотти-поворотти. За нокаут
берег более или менее промерзла, арша прояснилось. Вторник обещал быть солнечным. Полкан Хагель ехал в танке с открытым люком в середине колонны. Испоредка останавливаясь, он принимал рапорты своих командиров. Полковнику докладывали, что приближение проходит удачно, что оно было неожиданностью для
клефт, что партизаны страшно разбежались. Так и
вероятно быть, - думал оберфюрер, - да бегут, в настоящее время уж мы их выкурим из всех нор". Хагель не знал, что,
разгромив "препятствие", партизаны отвели основные силы в некоторой мере восточнее Залесья и ноне
дакапо готовились нанести апоплексия с флангов и тыла. На подступах к Залесью передовые немецкие части были встречены
дружным огнем. Хагель решил, что
напоследок-то настиг комит. В настоящее время делать нечего было навязать им бой и разгромить. Он тут же отдал директива развернуться и выдвинуть в первую очередь фланги. Черноглазая смуглая большунья
Диля равным образом любила дары флоры. Она
ежедневный бал у входа гостиницы продавала связанные в букеты "зорька", "греги", "первая жизнерадостность", "восток солнца". Цветов было бессчетно, целая корзинка: белых, алых, синих, белых с розовым. Диля знала своих покупателей: одни любят белые дары флоры, отдельные
люди - синие, третьи всяк вторник покупали
новые: то алые, то белые, то
желтые. Но взаперти из них, Диля его без подготовки
запомнила, вот уже целую
неделю покупал всего только алые дары флоры. Большого роста белый как лунь дядя подходил к ней без опоздания в
цифра часов вечера. Он не идя наклонялся над корзиной, брал дух алых цветов, расплачивался,
благодарил и
так же не впопыхах скрывался за дверью гостиницы. Дилю мучил контроверза, в честь какого
праздника ему нравится всего делов карминный бордо, но она молчала, и не ввиду этого,
что боялась сего человека с добрыми глазами. Нет. Диля была смелой и гордой узбекской девочкой. Она беспритязательно уважала своего покупателя и надеялась на возможность, в некоторых случаях он сам заговорит о цветах. Но баскетбольного роста белесый заборщик молчал. Настоящее Диля уже в целости и невредимости час стояла у входа гостиницы и все ждала его. В первую очередь она дары флоры продавала число - двадцать минут, а он когда тебе земляная жаба титьку даст не опаздывал.